История письма: Эволюция письменности от Древнего - Страница 109

109

В 1954 году Вентрис и Чэдвик сообща составили план большого труда, который распадался на три части. В первой из них должны были рассматриваться вопросы, связанные с микенской письменностью, языком и культурой; основной главой — так сказать, ядром всей книги — была глава вторая, в ней предполагалось опубликовать 300 специально подобранных табличек из Кносса, Пилоса и Микен вместе с транскрипцией и комментариями; что касается третьей главы, то она должна была содержать микенский словарь и различные указатели. Книга включала введение профессора Алана Вейса. К концу 1955 года весь труд был уже подготовлен в рукописи и содержал наряду с упомянутым дополненный и усовершенствованный ключ к чтению письменности; необъясненным оставалось лишь очень небольшое количество знаков ввиду их крайне редкого употребления в имевшихся табличках.

...

Рис. 161. Табличка из Пилоса и ее расшифровка В. Мерлингеном.

...

Рис. 162. Микенский силлабар по книге Вентриса и Чэдвика «Documents in Mycenaean Greek».

1956 год Вентрис-архитектор встретил, с головой уйдя в изучение вопросов архитектуры. Но уже на Пасху он получил подарок, пожалуй, самый ценный для Вентриса-дешифровщика, — приглашение принять участие в «микенском» коллоквиуме, организованном в Жиф-сюр-Иветт под Парижем французским Национальным центром научных изысканий. Здесь Вентрису и Чэдвику впервые удалось вступить в личный контакт с самыми знаменитыми учеными, работающими в данной области. Встреча эта навеки запечатлела в памяти ученых славный образ Вентриса — неутомимого труженика науки.

6 сентября 1956 года в Гэтфилде, недалеко от Лондона, Вентрис погиб при автомобильной катастрофе в возрасте 34 лет.

«Отличительной чертой его была скромность. Он никогда не искал славы и неохотно говорил о тех почестях, что выпали на его долю (а их было немало). Он был всегда строг к себе и невзыскателен, а его покладистый характер, его остроумие и юмор делали его чрезвычайно приятным собеседником и товарищем. Не жалея сил, не считаясь со временем, он всегда был готов прийти на помощь другим. Вероятно, лишь те, кто его знал, могут понять всю трагедию его смерти» (Джон Чэдвик в «Таймс» от 17 сентября 1956 года).

«Особенно привлекателен светлый образ Вентриса-человека. Пишущему эти строки посчастливилось… встретить его в апреле этого года… в Жиф-сюр-Иветт под Парижем. Вентрис, покрытый загаром, прибыл прямо из Церматта — восторженный поклонник лыжного спорта, он был большим другом нашей страны, с которой был связан с детства. Простой и непринужденный в обращении, он всегда ясно и определенно излагал свое мнение и никогда не отмахивался от противоположных взглядов. Он всегда обстоятельно рассказывал о своих последних исследованиях и с готовностью давал справки по самым различным вопросам, и все это он делал как само собой разумеющееся, без малейшего следа заносчивости. Особенно поражали глубокие и основательные познания его, архитектора, в области греческой филологии и то, с какой удивительной быстротой и меткостью он схватывал суть новых, возникающих перед ним проблем. Искусный собеседник, он со свойственным лишь ему одному обаянием увлекательно беседовал с греком на новогреческом, а с нами на швейцарско-немецком. Яркое сочетание юношеского задора и зрелого ума — такое впечатление выносил каждый от встречи с этим человеком. Он оставался до конца дней образцом величайшего благородства, несмотря на то, что уже довольно рано достиг своими гениальными делами высшей славы» (Эрнст Риш в «Нойе цюрхер цайтунг» от 26 сентября 1956 года).

Наставник и покровитель Вентриса профессор Алан Вейс писал в афинской газете «Катемерини»: «За свою короткую жизнь, оборвавшуюся столь внезапно и трагически, Майкл Вентрис добился бессмертия, дешифровав микенское линейное письмо Б и открыв древнейшую известную форму греческого языка, на которой говорили за 700 лет до Гомера».

[Неоднократно предпринимались попытки найти родство между критскими письменностями и хеттским иероглифическим письмом, прежде всего на основании обманчивого сходства внешней формы знаков. Но по сути дела ничто не говорит в пользу такого родства. Критские письменности в противоположность хеттской иероглифике с ее рисуночным характером обладают отчетливо линейными начертаниями знаков, к тому же в них преобладают слоговые знаки, а словесных знаков очень немного и вовсе нет детерминативов перед именами. Это вполне согласуется с тем обстоятельством, что хетты и в культурном отношении постоянно тяготели не к Эгейскому миру и Криту, а к Востоку.]

...

Рис. 163. Знаки, написанные чернилами на внутренней стороне кубка из Кносса.

...

Рис. 164. Маленькая глиняная табличка с надписью линейным письмом А, найденная в Агиа-Триаде.

Сегодня еще совершенно невозможно оценить все значение дешифровки.

Правда, к великому сожалению ученых — любителей классической древности, среди найденного материала нет больших литературных памятников. Мы сами были вынуждены отказаться от мысли предложить читателю более крупные образцы уже дешифрованных списков и инвентарных описей, этих остатков грандиозной бухгалтерии. Но даже и тем, что имеется, мы обязаны обстоятельствам, которые и поныне воспринимаются нами как трагические. Дело в том, что таблички в своей массе — это временные, подсобные картотеки; очевидно, содержание их через определенные промежутки времени (возможно, к концу каждого отчетного года) переносилось в списки и описи, а сами таблички уничтожались. Дошли же они до нас только вследствие внезапного разрушения дворца, что, по всей вероятности, сделали враги; в Пилосе даже сохранились последние приказы о всеобщей мобилизации жителей города для отпора вражескому нашествию. Но главным и бесспорным выводом является то, что «мы стоим перед новыми непредвиденными свидетелями раннего периода европейской истории, показания которых ближе, чем свидетельства всех знаменитых памятников Вавилонии и Египта, и более непосредственно связаны с происхождением того, что мы называем Западом».

109