История письма: Эволюция письменности от Древнего - Страница 68

Правда, первое «знамение» было еще за несколько десятилетий до этого и связано оно с находкой в 1888 году в Тель-эль-Амарне (Верхний Египет) богатейшего архива клинописных глиняных табличек, составленных на аккадском языке. Особенно ценной эта находка оказалась для египтологов и ассириологов; таблички содержали остатки переписки переднеазиатских царей и фараонов Аменхотепа III и Аменхотепа IV («царя-вероотступника» Эхнатона, с которым мы уже знакомы по египетской главе, заканчивающейся его молитвой солнцу; Тель-эль-Амарна находится на месте резиденции Эхнатона, очень не намного пережившей своего основателя).

Среди других писем-табличек там были два письма от «царей Хатти», хеттских царей, в том числе поздравительный адрес некоего Суппилулиумы по поводу восшествия на трон Эхнатона, и, кроме того, многочисленные доклады о военных предприятиях хеттов в северной Сирии.

Тем самым были получены ценнейшие данные об истории обоих народов, но этим отнюдь не исчерпывалось огромное значение находок, особенно для хеттологии, хотя на первых порах на эту сторону открытия и не обратили должного внимания. Дело в том, что среди писем-табличек находились две, составленные такой же, как и все прочие, доступной для прочтения письменностью, но на совершенно непонятном языке. Новая загадка оставалась неразгаданной недолго, и когда ученые северных стран И.А. Кнудтсон, С. Бугге и А. Торп в 1902 году издали оба этих документа, названных по стране адресата «Письмами из Арцава», они уже могли с уверенностью высказать предположение, что язык этих писем — индоевропейский, древнейший из известных к тому времени языков этой группы!

Это было одновременно и много, и мало. Еще едва ли могли прочесть достоверно хотя бы одно слово, не говоря уже о целом предложении. Добавим также, что «индоевропеисты продолжали оставаться настроенными довольно скептически… запуганные парой совершенно диких и нефилологических этимологий-пустозвонов» (то есть утверждений о родстве слов на основе простого созвучия).

...

Рис. 116. Архаическая хеттская иероглифическая надпись из Халеба (Алеппо).

В итоге под огнем резко отрицательной критики специалистов Кнудтсон был вынужден изъять свою теорию.

В те годы, в начале XX столетия, неожиданно сложилась ситуация, при которой все хеттологическое исследование разделилось на две ветви, как будто чья-то рука направила по двум различным потокам совместную работу, дотоле связывавшую прежде всего английских и немецких ученых и уже оправдавшую себя первыми результатами. Конечно, ученые были здесь ни при чем, и все дело заключалось в политической обстановке того времени. Это был канун Первой Мировой войны.

Находилась в пути посланная из Ливерпуля в Матую Азию английская экспедиция под руководством Джона Гарстанга; за ней стояла фигура сэра Арчибальда Генри Сейса.

Многие годы он лелеял мечту, которая сама по себе не была новой: произвести раскопки в излучине Галиса у деревни Богазкей, еще со времени Тексье известной как место, где расположены величественные руины и где Шантр еще в 1883 году нашел надписи на глиняных табличках. Претворение в жизнь плана обещало быть успешным, и в 80-х годах XIX века Сейс предложил его своему немецкому другу, которого тогда повсюду считали (правда, кроме его собственной родины!) просто «раскопщиком», — мы говорим о человеке, открывшем Трою, Генрихе Шлимане. Однако последний не смог взяться за реализацию этого плана… В длительных переговорах с турецким правительством проходили годы, и вот наконец в 1905 году Сейс получил разрешение на проведение раскопок Ливерпульским университетом. Уже в пути члены экспедиции были буквально ошарашены известием, что турки взяли обратно это разрешение и отвели англичанам новое место для раскопок — Каркемыш. Богазкей же был предназначен немецкой экспедиции, посланной Германским восточным обществом и покровительствуемой самим кайзером Вильгельмом II. Англичанам не оставалось ничего иного, как нанести визит вежливости немцам, уже прибывшим на место, и отправиться дальше — в Каркемыш. Деятельность их не была безрезультатна: они извлекли на свет новые и более доступные дешифровке иероглифические хеттские тексты. Но то, что судьба уготовала немецкой экспедиции, было настоящей сенсацией.

Возглавлял экспедицию опытный ассириолог и воинствующий «панвавилонист» Гуго Винклер, человек полный противоречий и не слишком общительный. Отправляясь в качестве археолога в Богазкей, он уже числил за собой несколько серьезных работ и мог сослаться на собственный опыт ведения раскопок.

«Все обошлось без дальнейших затруднений, и на пятый день мы уже смогли торжественно вступить в Богазкей. Особого интереса наш въезд не вызвал — здесь привыкли видеть путешественников. Кроме того, турецкий крестьянин слишком воспитан, чтобы с неприличным любопытством глазеть на все, что выходит за рамки обычного… В Берлине подобное явление имело бы следствием скопище народа, что привело бы в движение значительные полицейские силы. Восточный же человек вместе с молоком матери впитывает внутренне выработанную благовоспитанность».

После приема, устроенного с чисто восточной сердечностью и пышностью представителем местных властей Зия-беем, Гуго Винклер приступил к работе. В большом храме деревни Богазкей, стоявшей на месте древней столицы Хаттушаш, экспедиция нашла более десяти глиняных фрагментов, составлявших государственный архив Хеттского царства, и среди них значительное число отлично сохранившихся образцов. Большая часть табличек написана была по-аккадски, и это свидетельствовало, что область влияния аккадского языка как дипломатического языка в то время простиралась и до хеттской столицы. Ассириолог Винклер прямо на месте мог читать найденные документы. И здесь же, на месте, он увидел всю историю Древнего Востока в совершенно новом и поразительном освещении.