История письма: Эволюция письменности от Древнего - Страница 31

Лучшие умы того времени, и среди них Вильгельм фон Гумбольдт в Германии и Хаммер-Пургшталь в Австрии, сумели полностью оценить великий труд Шампольона. В Англии за него выступил, и устно и в печати, Генри Солт, на что так и не смог, к сожалению, решиться другой великий англичанин, которому это надлежало бы сделать в первую очередь, — Томас Юнг.

Вскоре вокруг открытия поднялся, по выражению Эрмана, «многоголосый вой». В Англии патриоты горят страстным желанием вручить пальму первенства Юнгу. Во Франции тоже объявились «дешифровщики» более старые и, по их собственному мнению, более заслуженные. И конечно, во всех странах нашлись любители посомневаться и побрюзжать. Стоит ли говорить, что в этом хоре особенно выделялись голоса таких извечных злопыхателей, какими искони являются всезнайки и умники.

Был среди них немецкий китаист Юлиус Клапрот, человек, много сделавший в своей области, но по характеру, увы, мелкий и злобный. «Он — мой рок», — сказал о Клапроте Шампольон в минуту, когда удары судьбы казались неотвратимыми. Клапрот отстаивал так называемую акрологическую теорию. Согласно этой теории, древние египтяне писали одним и тем же словом-знаком и все другие слова, начинавшиеся с той же буквы, что и данное слово-знак, иначе говоря, — так, как если бы в русском языке рисуночным знаком, обозначающим понятие «солнце», пробовали бы написать также слова «стул», «сито», «собака», «сук» и т. д.!

[Следует еще остановиться на так называемом египетском «слоговом письме», которое впервые появляется уже около 2000 г. до н. э., переживает свой расцвет в XVI–XIII вв. до н. э. и большей частью рассматривается как попытка египтян выразить также и гласные, по крайней мере, при написании иностранных имен собственных. Для того чтобы передать слог иностранного имени с учетом входящего в него гласного, прибегают к соединению односогласного знака, реже знака, содержащего несколько согласных, с полугласными знаками или алефом, но никакой строгой и последовательной системы здесь не отмечается. Для египетских имен собственных и других египетских слов слоговое написание употреблялось лишь эпизодически. Постепенно слоговое письмо заглохло и наконец вовсе вышло из употребления.

Другое новообразование подобного рода, но порожденное знакомством с европейскими письменностями, возникло в египетском письме в греко-римский период. В соответствии с принципами, сходными с применявшимися ранее, был выработан род алфавита, который учитывал также и гласные, но опять-таки применялся почти исключительно для написания греческих и римских имен.]

И поднялся с места лейпцигский теолог Зейффарт, и возвысил свой голос. Дело в том, что в свое время — неисповедимы пути господни! — ему пришлось встречаться с Шампольоном в Риме, где на одном из «турниров дешифровщиков» последний одержал над ним блестящую победу, чего Зейффарт, разумеется, не забыл. Начав в своей полемике с возражений, которые можно было признать верными, сей муж в конце концов пришел к совершенно фантастическим выводам относительно иероглифов. Его вздорные выдумки вошли в историю немецкой мысли как яркий образец псевдонаучности. Так, одно из его главных произведений называлось: «Неопровержимое доказательство того, что в году 3446 до Рождества Христова 7 сентября окончился Всемирный Потоп и всем народам были дарованы алфавиты»!

...

Рис. 49. Звуковая замена при помощи сходно звучащих слов.

Постоянные обвинения в «неблагонадежности», нападки со стороны представителей официальной науки, но вместе с тем великий почет и чудесное осуществление замысла, которому посвящена была вся жизнь, — таковы основные вехи дальнейшего пути Шампольона. Работая в богатом собрании египетских древностей короля Сардинии в Турине, дешифровщик совершенствует свое мастерство. Позднее ему посчастливилось объехать и исследовать Египет. Он прибыл сюда как в свое наследственное владение. Здесь он провел лучшие часы своей жизни. И здесь же, в мрачных склепах древних гробниц, он ощутил роковое дыхание смерти.

Он стал кавалером ордена Почетного легиона, а в Риме его чуть было не увенчали кардинальской шапкой. Он смог передать свое научное наследие способнейшему из учеников, пизанцу Ипполито Роселлини. В то же время официальная Франция, правительство и двор с глубоким безразличием относились к великому научному подвигу Шампольона. И именно здесь развернули свою деятельность его враги. Только лишь преодолев множество препятствий и затруднений, он смог стать профессором египтологии в Коллеж де Франс.

Непосильный труд, в жертву которому он принес всю свою жизнь, политическая борьба, огромная исследовательская работа, проведенная в Египте, подорвали его здоровье. К общему истощению добавились туберкулез и диабет… Шампольон знал, что отмечен уже печатью смерти. «Боже мой, — воскликнул он однажды, — еще бы только два года, почему бы нет?» В другой раз: «Слишком рано, — он провел рукой по лбу, — здесь еще так много!»

4 марта 1832 года Шампольона сразил удар. У гроба с его прахом на пути к кладбищу Пер-Лашез шел цвет ученого мира. Среди них были седой учитель Шампольона Сильвестр де Саси и Александр фон Гумбольдт.

«Наука о древности — это прекрасная девица, но без приданого», — сказал как-то Шампольон.

Он и не догадывался, какое богатство принесла она в его дом. Ведь «только вдохновение — вот настоящая жизнь», и оно, однажды воспламенив его сердце, уже никогда не переставало гореть в нем. Да, Шампольону суждено было прожить недолго, но яркие лучи вдохновения озаряли его краткий путь всякий раз, когда сгущались мрачные тучи и, казалось, уже не было сил идти дальше.